Bölümler
-
Во второй беседе биофизик Симон Шноль вспоминает ученых, повлиявших на развитие российской и советской науки. Он рассказывает легенды о событиях, которых не застал, и описывает эпизоды, которые видел лично. В этой беседе ученый говорит о протесте Стромынки, затылочных венах крокодилообразных, «полезной наглости» Валерия Сойфера, кафедре, для которой студенты сами отбирали лекторов, и самом умном человеке в мире (по версии Николая Тимофеева-Ресовского). Значительную часть рассказа Шноль посвящает судьбе большого биологического открытия — матричного принципа. Дважды ученые, кардинально повлиявшие на развитие этой идеи, из уважения приписывали собственные открытия предшественникам. Шноль возвращается к трансформации биофака: он вспоминает сотрудников из команды нового декана и биологов «старой гвардии», на которых держался факультет после разгрома. Рассказывает, как чуть не отправился на Колыму, и объясняет, почему его не приняли на службу в 137 мест, а затем взяли работать с радиоактивными изотопами на секретном предприятии. Там у него появились коллеги — жизнерадостные капитаны МВД и собственная гербовая печать. Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
В пятой беседе литературовед Михаил Бахтин подробно размышляет о стихах и прозе Константина Вагинова, вспоминает о спектаклях, которые шли в Петрограде-Ленинграде середины — конца 1920-х годов, говорит о фрейдизме и отношении к этому учению в России. Пожалуй, самая яркая и ценная часть этой беседы — рассказ о ссыльной жизни в североказахском Кустанае, о работе экономистом в местном райпотребсоюзе, а также о жизни после окончания ссылки. Бахтин говорит о том, как устроился работать в Саранский пединститут, как затем уехал в Савелово и тайком жил у родственников и друзей в Москве и Санкт-Петербурге, а потом вновь уехал жить и работать в Саранск.
-
Eksik bölüm mü var?
-
Во второй беседе Ирина Поздеева подробно останавливается на годах учебы в Московском университете. Она рассказывает о своем интересе к античной истории, который начался с лекций К. К. Зельина и работы в археологических экспедициях В. Д. Блаватского. Одним из ярких эпизодов стала поездка в Анапу, где студентке предстояло самостоятельно организовать раскопки античного некрополя, набрав помощников из местных жителей. Поздеева вспоминает о непростой защите кандидатской диссертации по истории Афин и причинах неожиданной перемены в научной тематике. Ирина Васильевна рассказывает о том, как история русской книжности привлекла ее внимание и со временем стала главным делом жизни. Интересны перипетии, связанные с изучением богослужебных книг, необходимых для студентов-историков, но официально недоступных в стране воинствующего атеизма.Отдельными страницами воспоминаний становятся смерть Сталина 5 марта 1953 года и Всемирный фестиваль молодежи и студентов 1957 года.Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
В заключительной — четвертой — беседе биофизик Андрей Рубин описывает создание лаборатории космической биологии и руководство кафедрой на биофаке МГУ. Рубин рассказывает о специфике лабораторной работы, борьбе с изобретательным пьянством инженеров и советском рынке — дефицитном оборудовании и дефицитных кадрах. Во второй части беседы ученый размышляет о воспитании новых ученых, проблемах сегодняшних студентов и экстремальных экспедициях на Камчатку и Памир. Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
В первой беседе Ирина Поздеева рассказывает об истории семьи, пермских родных, аресте отца-врача и деда-священника в Волоколамске и переезде семьи в Детгородок, находившийся в Иосифо-Волоцком монастыре. Центральную часть беседы занимает война и немецкая оккупация, которую семья пережила в монастырской башне и доме неподалеку от стен. Монастырь становится самостоятельным героем воспоминаний — с ним связаны выживание родных в голодные годы и последующий интерес Ирины Поздеевой к истории. Заканчивается беседа поступлением на исторический факультет Московского университета.
-
Третья беседа с биофизиком Андреем Рубиным — о синхронном переводе, которому Рубин посвятил почти пятьдесят лет. В школе он начал заниматься английским языком и научился говорить «по-американски», не шевеля губами, а обучаясь в университете принимал участие в научных конгрессах в качестве синхрониста. Рубин делится хитростями профессии, рассказывает о главных ошибках и распространенных проблемах синхронных переводчиков, объясняет, зачем переводчику-синхронисту нужны наушники, сколько секунд требуется на отдых и что делать, если не получается перевести фрагмент текста.Рубин не раз побывал в зарубежных командировках — в том числе активно ездил в США в 1960-е — 1970-е годы. В беседе он отвечает на вопрос о том, чем американцы отличались от советских граждан и почему на самом деле не складывалась их дружба. Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
В четвертой беседе Михаил Бахтин переходит к рассказу о несостоявшемся «деле академиков» и статье братьев Тур «Пепел дубов», после которой «целый ряд лиц, в том числе и я, уехали… были высланы… были сосланы». По понятным причинам (запись сделана в 1973 году) он не вдается в подробности своих ареста и ссылки, ограничиваясь замечанием, что «обращение с нами, в частности со мною, в МГБ было очень хорошее».В этой беседе Бахтин много говорит о поэзии и поэтах. Он дает очень выразительный портрет Федора Сологуба на посту председателя Ленинградского отделения Союза писателей, мягко отстаивает перед Виктором Дувакиным свое представление о том, что «веселой поэзии не может быть», переходит в связи с этим к карнавальному в творчестве Маяковского, говорит о том, как участвовал в сборе денег для умирающего Блока и упоминает существовавший в то время спор о том, был ли установлен крест на первой могиле поэта. Еще один яркий портрет — Николая Клюева: его мнимая неграмотность, симпатии и антипатии, скабрезная сказка, рассказанная в одном литературном салоне и гомосексуальность поэта.Завершается беседа рассказом о поэтах, посещавших ленинградские литературные салоны конца 1920-х годов.
-
Во второй беседе философ Анатолий Зотов размышляет о значении научных школ, прогрессе, теоретическом мышлении и оскудении культуры. Он рассказывает о своем выборе между историей философии и физикой, который так и не был сделан ученым окончательно. Зотов описывает, как с коллегами-философами хотел перебраться в новосибирский Академгородок в 1980-е годы, и что этому помешало. Анатолий Федорович вспоминает разногласия между Академгородком и руководством Новосибирской области и объясняет сложное положение ученых-исследователей, ограниченных нуждами планового производства. Интересны воспоминания Зотова о параллельной учебе на философском и физическом факультетах МГУ, посещении семинаров Ландау, работе в Сталинграде и защите докторской диссертации.Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
Третья беседа с философом Михаилом Бахтиным начинается с нелицеприятной оценки Анны Ахматовой как поэта. «Глубины большой в этот период ранний, когда я ее узнал, у нее не было в стихах. Не было ее и в жизни, как мне показалось. Ее интересовали люди. Но людей она как-то ощущала именно… по-женски, как женщина ощущает мужчину», — говорит Бахтин и переходит к размышлениям о том, кто такой сноб вообще и сноб в искусстве, в частности. Далее Бахтин дает еще одну лишенную прикрас характеристику — писателя Максима Горького.Бахтин вспоминает, как он и его близкие друзья восприняли Февральскую революцию: «Все это кончится очень плохо… Мы считали, что все эти интеллигенты совершенно неспособны управлять государством, неспособны защитить революцию Февральскую… И поэтому неизбежно возьмут верх самые крайние, самые левые элементы, большевики».В конце беседы Бахтин говорит о Владимире Маяковском и своих впечатлениях от него. И здесь тоже его оценка довольно спокойная. Отчасти это вызвано тем, что он был очень хорошо знаком с западной «левой» поэзией, поэтому российские футуристы воспринимались им как «дети» и «подражатели».
-
Во второй беседе биофизик Андрей Рубин рассказывает о своей юности и знаковых событиях эпохи, на которую она пришлась. Он объясняет, как вернулся невредимым с похорон Сталина, что думал о Хрущеве и «антипартийной группе» и почему, несмотря на колебания, решился вступить в партию. Отдельное внимание в беседе уделяется науке. С одной стороны, Рубин размышляет о глобальных процессах биофизики. С другой, вспоминает работу в лаборатории ФИАНа и лекции на биофаке МГУ, настоящую ценность которых осознал далеко не сразу. Рубин описывает неспокойную атмосферу биофака 1950-х годов и свое поведение в качестве комсорга во время «дела сестер Ляпуновых». А еще рассказывает, почему во время поездки на целину его принимали за племянника Сталина и при чем здесь картошка с луком. Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
Вторая беседа с художником Евгением Спасским охватывает события 1920-х — 1930-х годов. Начинается рассказ с мобилизации в Колчаковскую армию и службы писарем в казачьем полку и в штабе армии. Затем последовал арест. Евгений Дмитриевич подробно описывает атмосферу безумия, царившую в камере омской тюрьмы, ожидание расстрела и внезапное освобождение. Чудесное освобождение сменилось не менее удачной встречей с писателем Василием Янчевецким, руководившим передвижной типографией Колчака. Спустя некоторое время, после отъезда Янчевецкого, Спасский стал управлять типографией и сдал ее красным при наступлении под Новониколаевском. Он вспоминает, как толпы брошенных солдат штурмовали поезда в надежде покинуть будущий Новосибирск и замерзали до смерти.После воспоминаний о событиях Гражданской войны собеседники переходят к разговору о литературных знакомствах художника. Так Спасский рассказывает о встречах с Борисом Пастернаком, Софьей Толстой-Есениной и Андреем Белым, делится впечатлениями о Валерии Брюсове, Игоре Грабаре, Сергее Есенине и Айседоре Дункан.Беседы с Евгением Спасским, записанные Виктором Дувакиным, опубликованы в Вестнике Фонда Спасского «Евгений Спасский. Творчество и биография».
-
Первая беседа с биофизиком Андреем Рубиным посвящена истории семьи, детству и школьным годам. Будущий академик рассказывает об аресте деда по делу Промпартии, знакомстве родителей и тяжелой болезни, перенесенной в первые месяцы жизни. Наш собеседник вспоминает начало войны и эвакуацию в Алма-Ату, где его отец, биохимик Борис Рубин, занимался исследованием хранения сахарной свеклы и кок-сагыза, описывает атмосферу напряженности, в которой жили взрослые, со слов отца рассказывает об аресте академика ВАСХНИЛ Ивана Якушкина, размышляет о разгроме науки и борьбе с космополитизмом. Отдельное внимание Андрей Борисович уделяет своим школьным годам и объясняет, что стало причиной введения раздельного обучения и почему «мужская школа — это великое дело». А еще вспоминает мальчишеские игры и создание зондеркоманды в классе после фильма «Подвиг разведчика».Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
Во второй беседе Михаил Бахтин продолжает рассказывать про действовавший в 1910-х годах в Санкт-Петербурге кружок «ученых шутников», который назывался «Omphalos» («Пупок»), возглавляемый братом философа Николаем. В число его участников входили, например литературовед Лев Пумпянский, филолог и филантроп Михаил Лопатто.Виктор Дувакин расспрашивает Михаила Бахтина об учебе в Санкт-Петербургском университете и о преподавателях, с которыми ему приходилось сталкиваться, а также о другом кружке, лингвистическом — ОПОЯЗе.Вспоминает в этой беседе Бахтин и о другом легендарном научном объединении — Вольфила, или Вольная философская ассоциация, на встречах которого ему доводилось бывать. Бахтин дает яркий портрет Дмитрия Мережковского, Зинаиды Гиппиус и Дмитрия Философова.Завершает беседу рассказ о личности Николая Гумилева и размышления о поэзии Александра Блока в целом и о его поэме «Двенадцать», в частности.Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
«У меня была одна мечта — Париж. Это была задача, цель всей моей жизни», — говорит переводчик и писатель Никита Кривошеин, вспоминая свою жизнь в СССР. В этой короткой беседе вместилась трагичная и полная разочарований судьба его семьи. Поддавшись сталинской послевоенной пропаганде, белоэмигрант Игорь Кривошеин решил вернуться с семьей в СССР. Это решение едва не стоило ему жизни: сам Кривошеин оказался в лагере, а 14-летний Никита и его мать оказались в Ульяновске в крайне тяжелом положении. Однако, несмотря на весьма «подозрительную» анкету, Никите удалось поступить в Московский институт иностранных языков. В 1956 году Никита опубликовал во французской газете «Монд» анонимное письмо, осуждающее вторжение СССР в Венгрию, и вскоре сам оказался в лагере. После освобождения он несколько лет предпринимал попытки выехать во Францию, которые в конце концов увенчались успехом.
-
Первая беседа с биофизиком Симоном Шнолем посвящена биофаку МГУ в конце 1940-х — начале 1950-х годов. Шноль рассказывает о выдающихся студентах и лекторах и описывает трансформации, которым факультет подвергся в период всевластия Лысенко в советской науке. Особенно подробно Шноль вспоминает реакцию факультета на статью о внутривидовой борьбе и посвященную ей дискуссию: заполненная аудитория и толпа на улице Герцена (впрочем, и Лысенко, и его видные сторонники, вопреки ожиданиям, проигнорировали событие).Среди знаменитых однокурсников Шноля — ученые-фронтовики Роман Хесин-Лурье, Георгий Викторов, Борис Голов, среди преподавателей — биолог Сергей Юдинцев и ботаник Дмитрий Сабинин. Шноль приводит характерные эпизоды из бытовой жизни биофака, вспоминает импульсивность Юдинцева и принципиальность Сабинина, а еще — кухонные запахи стромынского общежития и попытки студентов обогнать троллейбус. Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
В первой беседе философ и литературовед Михаил Бахтин рассказывает Виктору Дувакину о своей родословной, об отце и деде — финансистах, о родовой усадьбе в Орле и о разорении, постигшем семью. Затем переходит к рассказу о своем образовании — гимназиях в Орле, Вильно и Одессе, об историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета. От рассказа о своих преподавателях он переходит к началу рассказа о тех, кто впоследствии войдет в так называемый круг Бахтина, в частности, говорит о Льве Пумпянском, литературном кружке «Omphalos» и своем брате философе Николае Бахтине.В целом, если не считать подробного рассказа о предках и ранних годах жизни, в этой беседе лишь намечаются темы и сюжеты, которые будут более подробно освещены во время последующих встреч Бахтина и Дувакина.Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
Первая беседа с философом Анатолием Зотовым была прервана на 17 минуте, а потом возобновлена в другом помещении. К сожалению, обе записи начинаются с полуслова, и восстановить разговор собеседников до включения камеры невозможно.Анатолий Федорович рассказывает о кафедре истории зарубежной философии философского факультета МГУ и своем научном руководителе Юрии Константиновиче Мельвиле. Зотов описывает положение и статус сотрудников идеологических кафедр, приравненных к номенклатуре райкома, рассуждает о научном туризме в советское время и вспоминает длительную командировку в Великобританию. Интересны воспоминания Зотова о военном детстве, учебе в школе и участии учеников в разминировании после освобождения Ржева. Например, «вратами его философской учености» стали три книжки, найденные при разминировании немецкой офицерской землянки. Не менее интересна история о том, как умение водить трактор и комбайн определило судьбу юноши и занесло его на философский факультет МГУ.Беседа подготовлена и опубликована при поддержке БФСО «Дар» в рамках программы документирования истории образования в России.
-
Значительная часть второй беседы с главным редактором газеты «Известия» (1928–1934) Иваном Гронским посвящена Владимиру Маяковскому, последним месяцам его жизни и самоубийству. Гронский общался с самим Маяковским и с литераторами, его окружавшими, был членом комиссии по его похоронам, так что он дает яркое и очень личное описание событий, связанных с трагической гибелью поэта.Вторая большая история посвящена другому крупному советскому поэту Демьяну Бедному, с которым Гронский также был близко знаком. Гронский рассказывает о его возможном дворянском происхождении, о желании покончить с собой, а также об обстоятельствах личной жизни поэта и его круга.Наконец, в завершении беседы Гронский дает свое видение личности Сталина, с которым был дружен, и рассказывает о своем наблюдении и убеждении, как и когда у Сталина началось психическое заболевание.Комментарии к беседе подготовлены Владимиром Радзишевским.
-
В первой беседе Наталия Стырикович рассказывает о личной жизни физика Льва Ландау. Ее отца, академика Михаила Стыриковича, со Львом Ландау связывали десятилетия тесной дружбы, начавшейся в 1927 году, поэтому юная Наташа часто видела «дядю Дафа». Ландау бывал у Стыриковичей два-три раза в неделю, их дом был одним из немногих мест в Москве, где Ландау принимали с его любовницами. Наталия Михайловна много говорит о браке Льва Ландау с Корой Ландау-Дробанцевой, описывает их семейные отношения и «пакт о ненападении в супружеской жизни». Значительную часть беседы составляют воспоминания о событиях после автокатастрофы, в которую попал Лев Ландау. Наталия Михайловна рассказывает о деятельности Евгения Лифшица и «штаба физиков» по спасению Ландау. В конце записи она делится своими детскими впечатлениями о «дяде Дафе» и вспоминает внезапный приезд отца и Ландау на дачу в день смерти Сталина.Благодарим Наталию Михайловну Стырикович за любезно предоставленные фотографии.
-
С художником Евгением Спасским Виктор Дувакин записал две беседы. Стилистически они различны. Во время первой встречи рассказчик был более осторожен, речь его дробная и напряженная. Рассказывая о «Кафе поэтов» в Настасьинском переулке и дружбе с Давидом Бурлюком, Спасский последовательно умалчивает о собственном аресте и причинах отъезда из Москвы в апреле 1918 года. Евгений Дмитриевич подробно описывает, как покинув Москву, они с Бурлюком добирались до села Буздяк, рисовали картины и устроили турне по Сибири с выставкой и поэзоконцертами. После решения Бурлюка уехать в Японию и США пути художников разошлись, но они поддерживали переписку и встретились в 1956 году. Евгений Дмитриевич вспоминает огорчение Бурлюка после визита в музей Маяковского. Помимо Бурлюка Спасский вспоминает Владимира Маяковского, его характер, голос, манеру чтения стихов и рассказывает о неприятной истории, когда Велимиру Хлебникову показалось, что Маяковский его обокрал. Спасский перестал видеться с Маяковским после 1922 года, причиной этого отчасти стала смерть Хлебникова, жившего у Спасского во ВХУТЕМАСе. Во время болезни Хлебников очень хотел увидеть Маяковского, Спасский несколько раз приходил к Маяковскому с просьбой навестить умирающего поэта, но Владимир Владимирович не отозвался. В заключительной части беседы художник вспоминает своего брата, поэта Сергея Спасского. Он рассказывает о его поэзии и книгах, работе в издательстве, преследованиях и аресте в 1950 году.Беседы с Евгением Спасским, записанные Виктором Дувакиным, опубликованы в Вестнике Фонда Спасского «Евгений Спасский. Творчество и биография».
- Daha fazla göster
