Episódios
-
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с литературоведом Ильёй Кукулиным самое известное стихотворение поэтессы, убитой нацистами в 1942 году: написанное свободным стихом трагическое любовное послание человеку, о чьей гибели на войне Елена Ширман не успела узнать. Почему Елена Ширман выбрала такую форму, чем «Последние стихи» (на самом деле не последние) отличаются от других её вещей — и каким образом они смогли дойти до читателей?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоЕлена Ширман
«Последние стихи»
https://wikilivres.ru/Последние_стихи_(Ширман)1941
-
К 90-летию Геннадия Айги: в новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с поэтом и переводчиком Алёшей Прокопьевым стихотворение 2003 года и то, как в нём сказываются главные особенности поэтики Айги. О чём это — о прощании или о продолжении? Какую роль у Айги играют снег, лес, поле? Как работают в его стихах фольклорное и национальное — и как они связаны с Целаном и барокко?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоГеннадий Айги
«Снова — в снега»А вы запеваете — а я удаляюсь
постепенно в снега (как когда-то: фигурою
темнеющей в сумерках
где-то всё дальше) и сломанная доска выступает
там — средь развалин
в брошенной хижине (пели шептались
потом
плакали очень давно — а оказывается
для
счастья немало) и далее лес
словно
во сне
открывается — и вы запеваете
(хотя — и не надо бы
ибо ведь всё уже кончено)
вы продолжаете
(а ведь и без нас глубоко уже зреет
золотом поблёскивая
вечность)
вы продолжаете
всё приглушённее
петь2003
-
Estão a faltar episódios?
-
В новом выпуске Лев Оборин обсуждает с филологом и культурологом Константином Богдановым знаменитое стихотворение Игоря Северянина: его изучают в школе, оно говорит о доброте и сентиментальности, оно может быть близко и ребёнку, и академику, и Владимиру Маяковскому. Как работает этот простой и моментально запоминающийся текст — и так ли уж он прост? Можно ли назвать «В парке плакала девочка», о котором Богданов написал и опубликовал целую книгу, лучшим стихотворением Северянина, как оно соотносится с репутацией и славой поэта — и почему именно такая тройка действующих лиц (девочка, папочка и ласточка) обеспечивают стихам успех?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоИгорь Северянин
«В парке плакала девочка»Всеволоду Светланову
В парке плакала девочка: «Посмотри-ка ты, папочка,
У хорошенькой ласточки переломлена лапочка, —
Я возьму птицу бедную и в платочек укутаю»...
И отец призадумался, потрясённый минутою,
И простил все грядущие и капризы, и шалости
Милой, маленькой дочери, зарыдавшей от жалости.
1910
-
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин говорит с филологом Михаилом Свердловым об одном из самых известных советских стихотворений — «Смерти пионерки» Эдуарда Багрицкого. Понимали ли те, кто включал эти стихи в школьную программу, о чём в них на самом деле говорится? Кто ведёт борьбу за пионерку накануне её смерти — и как в этом стихотворении работает древняя мифологическая основа? Наконец, верна ли заманчивая идея о перекличке «Смерти пионерки» с другим страшным, но не таким серьёзным стихотворением — «Карасём» Николая Олейникова?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоЭдуард Багрицкий
«Смерти пионерки»
Текст стихотворения тут:
https://ru.wikisource.org/wiki/Смерть_пионерки_(Багрицкий)1932
-
В этом выпуске Лев Оборин и Варвара Бабицкая обсуждают одну из картотек Льва Рубинштейна — и говорят о том, как устроен рубинштейновский метод и что такое московский концептуализм (а ещё — почему его называли романтическим). Почему поэт перечисляет именно сны, а не что-нибудь другое? Как Рубинштейн перерабатывает Набокова — и свои собственные ранние тексты? Это вообще о сновидениях — или о литературе, или о жизни и смерти?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоВ выпуске использовано авторское чтение Льва Рубинштейна, записанное для проекта «Арзамас» (https://arzamas.academy/mag/1010-rubinshtejn). В оформлении использована фотография Сергея Леонтьева, сделанная для проекта InLiberty.
Лев Рубинштейн
«С четверга на пятницу»Текст здесь:
http://www.vavilon.ru/texts/rubinstein/1-4.html1985
-
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин разговаривает с поэтом Русланом Комадеем о написанном в 1986 году «Землетрясении в бухте Цэ» — одном из самых известных стихотворений поэта-метареалиста Алексея Парщикова. Как читать это эротико-мистическое стихотворение, почему в нём постоянно меняется ритм, можно ли идентифицировать бухту Цэ — и какие ассоциации даёт дата создания текста? И что же такое метареализм и его основной троп — метаметафора, она же метабола?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
Алексей Парщиков
«Землетрясение в бухте Цэ»Евгению Дыбскому
Утром обрушилась палатка на
меня, и я ощутил: ландшафт
передернулся, как хохлаткина
голова.
Под ногой пресмыкался песок,
таз с водой перелетел меня наискосок,
переступил меня мой сапог,
другой — примеряла степь,
тошнило меня так, что я ослеп,
где витала та мысленная опора,
вокруг которой меня мотало?
Из-за горизонта блеснул неизвестный город,
и его не стало.
Я увидел — двое лежат в лощине
на рыхлой тине в тени,
лопатки сильные у мужчины,
у неё — коралловые ступни,
с кузнечиком схожи они сообща,
который сидит в золотистой яме,
он в ней времена заблуждал, трепеща,
энергия расходилась кругами.
Кузнечик с женскими ногами.
2008
Отвернувшись, я ждал. Цепенели пески.
Ржавели расцепленные товарняки.
Облака крутились, как желваки,
шла чистая сила в прибрежной зоне,
и снова рвала себя на куски
мантия Европы — м.б., Полоний
за ней укрывался? — шарах! — укол!
Где я? А на месте лощины - холм.
Земля — конусообразна
и оставлена на острие,
острие скользит по змее,
надежда напрасна.
Товарняки, словно скорость набирая,
на месте приплясывали в тупике,
а две молекулярных двойных спирали
в людей играли невдалеке.
Пошел я в сторону от
самозабвенной четы,
но через несколько сот
метров поймал я трепет,
достигший моей пяты,
и вспомнилось слово Rabbit.
И от чарующего трепетания
лучилась, будто кино,
утраченная среда обитания,
звенело утраченное звено
между нами и низшими:
трепетал Грозный,
примиряя Ламарка с ящерами,
трепетал воздух,
примиряя нас с вакуумом,
Аввакума с Никоном,
валуны, словно клапаны,
трепетали. Как монокино
проламывается в стерео,
в трепете аппарата
новая координата
нашаривала утерянное.
Открылись дороги зрения
запутанные, как грибницы,
я достиг изменения,
насколько мог измениться.
Я мог бы слямзить Америку —
бык с головой овальной, —
а мог бы стать искрой беленькой
меж молотом и наковальней.
Открылись такие ножницы
меж временем и пространством,
что я превзошёл возможности
всякого самозванства —
смыкая собой предметы,
я стал средой обитания
зрения всей планеты.
Трепетание, трепетание...
На бледных холмах Азовья
лучились мои кумиры,
трепетали в зазоре
мира и антимира.
Подруги и педагоги,
они псалмы бормотали,
тренеры буги-вуги,
гортани их трепетали:
«Распадутся печати,
вспыхнут наши кровати,
птица окликнет трижды,
останемся неподвижны,
как под новокаином
на хрупкой игле.
Господи, помоги нам
устоять на земле».
Моречко — паутинка,
ходящая на иголках, —
немножечко поутихло,
капельку поумолкло.
И хорда зрения мне протянула
вновь ту трепещущую чету,
уже совпадающую с тенью стула,
качающегося на свету
лампы, заборматывающейся от ветра...
А когда рассеялись чары,толчки улеглись и циклон утих,
я снова увидел их —
бредущую немолодую пару,
то ли боги неканонические,
то ли таблицы анатомические...
Ветер выгнул весла из их брезентовых брюк
и отплыл на юг.
1986 -
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с поэтом, филологом, историком блокадной литературы Полиной Барсковой стихотворения Геннадия Гора — автора, чьи блокадные стихи были открыты только в 2000-е и перевернули представление о том, как можно было писать о ленинградской катастрофе. Как получилось, что незаметный, «навеки напуганный» Гор стал важнейшим поэтом Блокады, можно ли отделить в его стихах реальность от жуткой фантасмагории, справедливо ли считать его «последним обэриутом»?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоГеннадий Гор
***
Здесь лошадь смеялась и время скакало.
Река входила в дома.
Здесь папа был мамой,
А мама мычала.
Вдруг дворник выходит,
Налево идёт.
Дрова он несёт.
Он время толкает ногой,
Он годы пинает
И спящих бросает в окно.
Мужчины сидят
И мыло едят,
И невскую воду пьют,
Заедая травою.
И девушка мочится стоя
Там, где недавно гуляла.
Там, где ходит пустая весна,
Там, где бродит весна.
1942
-
К 150-летию Валерия Брюсова: в этом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с филологом, приглашённым профессором Принстонского университета Олегом Лекмановым позднее брюсовское стихотворение из сборника «Mea». Откуда к Брюсову, вечному первопроходцу, пришла идея вложенности миров, которую обсуждали и серьёзные физики, — и как она согласуется с ленинским диаматом? Каково было в 1920-е годы положение Брюсова, принявшего Октябрьскую революцию основоположника символизма, и почему в конце жизни он стал заново учиться у младших поэтов?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Герман Семин, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
Валерий Брюсов
«Мир электрона»Быть может, эти электроны —
Миры, где пять материков,
Искусства, знанья, войны, троны
И память сорока веков!
Еще, быть может, каждый атом —
Вселенная, где сто планет;
Там всё, что здесь, в объеме сжатом,
Но также то, чего здесь нет.
Их меры малы, но всё та же
Их бесконечность, как и здесь;
Там скорбь и страсть, как здесь, и даже
Там та же мировая спесь.
Их мудрецы, свой мир бескрайный
Поставив центром бытия,
Спешат проникнуть в искры тайны
И умствуют, как ныне я;
А в миг, когда из разрушенья
Творятся токи новых сил,
Кричат, в мечтах самовнушенья,
Что бог свой светоч загасил!
1922 -
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с филологом, доцентом Сорбонны Дарьей Синичкиной поэму Николая Клюева «Медный кит», вышедшую в 1918 году в составе одноимённой книги. Один из «новокрестьянских поэтов», пользовавшийся репутацией глубокого знатока потайной народной культуры, Клюев после 1917 года представил свой вариант революционной поэтики — возможно, не менее радикальный, чем у футуристов. Как в «Медном ките» сочетаются эклектические образы, отсылки к западноевропейской культуре и славянской мифологии, зачем Клюеву столько редких слов, при чём здесь поэзия Есенина и почему, собственно, поэма так называется?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Герман Семин, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
Николай Клюев
«Медный кит»http://klyuev.lit-info.ru/klyuev/stihi/stih-328.htm
1919
-
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с литературоведом Ильёй Кукулиным «Человеческий манифест» Юрия Галанскова — бунтарскую поэму, ставшую гимном поэтических чтений у памятника Маяковскому в 1960 году. Кем был Галансков — поэт и диссидент, погибший в лагере? Как революционные призывы в его поэме сочетаются с его политической пацифистской программой? Чем были в то время чтения у памятника Маяковскому — и как поэтика Маяковского сказывается в «Человеческом манифесте»?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоЮрия Галанскова
«Человеческий манифест»1
Все чаще и чаще в ночной тиши
вдруг начинаю рыдать.
Ведь даже крупицу богатств души
уже невозможно отдать.
Никому не нужно:
в поисках Идиота
так намотаешься за день!
А люди идут, отработав,
туда, где деньги и бляди.
И пусть.
Сквозь людскую лавину
я пройду, непохожий, один,
как будто кусок рубина,
сверкающий между льдин.
Не-бо!
Хочу сиять я;
ночью мне разрешина бархате черного платья
рассыпать алмазы души.2
Министрам, вождям и газетам — не верьте!
Вставайте, лежащие ниц!
Видите, шарики атомной смерти
у мира в могилах глазниц.
Вставайте!
Вставайте!
Вставайте!
О, алая кровь бунтарства!
Идите и доломайте
гнилую тюрьму государства!
Идите по трупам пугливых
тащить для голодных людей
черные бомбы, как сливы,
на блюдища площадей.3
Где они —
те, кто нужны,
чтобы горло пушек зажать,
чтобы вырезать язвы войны
священным ножом мятежа.
Где они?
Где они?
Где они?
Или их вовсе нет? —
Вон у станков их тени
прикованы горстью монет.4
Человек исчез.
Ничтожный, как муха,
он еле шевелится в строчках книг.
Выйду на площадь
и городу в ухо
втисну отчаянья крик!
А потом, пистолет достав,
прижму его крепко к виску...
Не дам никому растоптать
души белоснежный лоскут.
Люди!
уйдите, не надо...
Бросьте меня утешать.Все равно среди вашего ада
мне уже нечем дышать!
Приветствуйте Подлость и Голод!
А я, поваленный наземь,
плюю в ваш железный город,
набитый деньгами и грязью.5
Небо! Не знаю, что делаю...
Мне бы карающий нож!
Видишь, как кто-то на белое
выплеснул черную ложь.
Видишь, как вечера тьма
жует окровавленный стяг...
И жизнь страшна, как тюрьма,
воздвигнутая на костях!
Падаю!
Падаю!
Падаю!
Вам оставляю лысеть.
Не стану питаться падалью —
как все.
Не стану кишкам на потребу
плоды на могилах срезать.
Не нужно мне вашего хлеба,
замешанного на слезах.
И падаю, и взлетаю
в полубреду,
в полусне.
И чувствую, как расцветает
человеческое
во мне.6
Привыкли видеть,
расхаживая
вдоль улиц в свободный час,
лица, жизнью изгаженные,
такие же, как и у вас.
И вдруг, —
словно грома раскаты
и словно явление Миру Христа,
восстала
растоптанная и распятая
человеческая красота!
Это — я,
призывающий к правде и бунту,не желающий больше служить,
рву ваши черные путы,
сотканные из лжи!
Это — я,
законом закованный,
кричу Человеческий манифест, —
И пусть мне ворон выклевывает
на мраморе тела
крест.1960
-
В этом выпуске Лев Оборин обсуждает с литературоведом Марком Липовецким самое знаменитое стихотворение Беллы Ахмадулиной. Его прославила «Ирония судьбы» Эльдара Рязанова — но там оно звучит без двух строф в начале, и это роковым образом искажает смысл. О каком предательстве друзей писала 22-летняя Ахмадулина, почему друзья уходят «который год» и всё же на мгновение возвращаются, как эти стихи связаны с Пастернаком и Заболоцким и почему одинокому поэту необходимо уйти в лес?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало***
По улице моей который год
звучат шаги — мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.
Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.
Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.
О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.
Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.
Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и — мудрая — я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.
И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.
И вот тогда — из слёз, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.
1959
-
К 130-летию Владимира Маяковского: в этом выпуске Лев Оборин обсуждает с профессором Висконсинского университета в Мэдисоне Кириллом Осповатом «Наш марш» — первое стихотворение, написанное Маяковским после Октябрьской революции. Опубликованное в начале 1918 года, оно начинает серию стихотворений, посвящённых разрушению старого мира и построению нового, утверждению коллективного чувства и отрицанию мещанства. Сам поэт считал это стихотворение большой удачей, но оно осталось непонятным для многих — от рядовых читателей до Ленина, о чьей реакции на «Наш марш» существуют колоритные воспоминания. Что такое революционная поэтика по Маяковскому, почему в стихотворении футуриста-урбаниста так много природных образов, как поэт работает с религиозными образами и темой голоса?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоВладимир Маяковский
«Наш марш»Бейте в площади бунтов топот!
Выше, гордых голов гряда!
Мы разливом второго потопа
перемоем миров города.
Дней бык пег.
Медленна лет арба.
Наш бог бег.
Сердце наш барабан.
Есть ли наших золот небесней?
Нас ли сжалит пули оса?
Наше оружие — наши песни.
Наше золото — звенящие голоса.
Зеленью ляг, луг,
выстели дно дням.
Радуга, дай дуг
лет быстролётным коням.
Видите, скушно звезд небу!
Без него наши песни вьем.
Эй, Большая Медведица! требуй,
чтоб на небо нас взяли живьем.
Радости пей! Пой!
В жилах весна разлита.
Сердце, бей бой!
Грудь наша — медь литавр.
1917
-
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин разговаривает с филологом, профессором университета Торонто Татьяной Смоляровой о «первом великом стихотворении» Гавриила Державина — оде «На смерть князя Мещерского». Как Державин перешёл от торжественной пиндарической оды к более частной горацианской, почему во всей его поэзии присутствует мотив неотвратимости смерти, кем был князь Мещерский, чья внезапная кончина стала поводом для сочинения великой оды?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоГавриил Державин
«На смерть князя Мещерского»Глагол времён! металла звон!
Твой страшный глас меня смущает;
Зовёт меня, зовёт твой стон,
Зовёт — и к гробу приближает.
Едва увидел я сей свет,
Уже зубами смерть скрежещет,
Как молнией косою блещет,
И дни мои, как злак, сечет.Ничто от роковых когтей,
Никая тварь не убегает;
Монарх и узник — снедь червей,
Гробницы злость стихий снедает;
Зияет время славу стерть:
Как в море льются быстры воды,
Так в вечность льются дни и годы;
Глотает царства алчна смерть.Скользим мы бездны на краю,
В которую стремглав свалимся;
Приемлем с жизнью смерть свою,
На то, чтоб умереть, родимся.
Без жалости всё смерть разит:
И звезды ею сокрушатся,
И солнцы ею потуша́тся,
И всем мирам она грозит.Не мнит лишь смертный умирать
И быть себя он вечным чает;
Приходит смерть к нему, как тать,
И жизнь внезапу похищает.
Увы! где меньше страха нам,
Там может смерть постичь скорее;
Её и громы не быстрее
Слетают к гордым вышинам.Сын роскоши, прохлад и нег,
Куда, Мещерской! ты сокрылся?
Оставил ты сей жизни брег,
К брегам ты мёртвых удалился;
Здесь персть твоя, а духа нет.
Где ж он? — Он там. — Где там? — Не знаем
Мы только плачем и взываем:
«О, горе нам, рождённым в свет!»Утехи, радость и любовь
Где купно с здравием блистали,
У всех там цепенеет кровь
И дух мятется от печали.
Где стол был яств, там гроб стоит;
Где пиршеств раздавались лики,
Надгробные там воют клики,
И бледна смерть на всех глядит.Глядит на всех — и на царей,
Кому в державу тесны миры;
Глядит на пышных богачей,
Что в злате и сребре кумиры;
Глядит на прелесть и красы,
Глядит на разум возвышенный,
Глядит на силы дерзновенны
И точит лезвие косы.Смерть, трепет естества и страх!
Мы — гордость с бедностью совместна;
Сегодня бог, а завтра прах;
Сегодня льстит надежда лестна,
А завтра: где ты, человек?
Едва часы протечь успели,
Хаоса в бездну улетели,
И весь, как сон, прошёл твой век.Как сон, как сладкая мечта,
Исчезла и моя уж младость;
Не сильно нежит красота,
Не столько восхищает радость,
Не столько легкомыслен ум,
Не столько я благополучен;
Желанием честе́й размучен,
Зовёт, я слышу, славы шум.Но так и мужество пройдёт
И вместе к славе с ним стремленье;
Богатств стяжание минёт,
И в сердце всех страстей волненье
Прейдёт, прейдёт в чреду свою.
Подите счастьи прочь возможны,
Вы все премены здесь и ложны:
Я в две́рях вечности стою.Сей день, иль завтра умереть,
Перфильев! должно нам конечно, —
Почто ж терзаться и скорбеть,
Что смертный друг твой жил не вечно?
Жизнь есть небес мгновенный дар;
Устрой её себе к покою
И с чистою твоей душою
Благословляй судеб удар.1779
-
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с литературоведом Олегом Лекмановым знаменитое стихотворение поэта, близкого к кругу ОБЭРИУ. Что это был за советский ритуал — перемена фамилии, о которой следовало сообщить в газету, и как чтение газет вообще помогало обэриутам в их работе? Почему в стихотворении вслед за переменой фамилии полностью меняется и сам герой? Трагедия перед нами или фарс, и зачем в «Перемене фамилии» нарочито графоманские приёмы — может быть, Олейников, который славился ядовитым юмором, просто издевается над читателем?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
Николай Олейников
«Перемена фамилии»
Пойду я в контору «Известий»,Внесу восемнадцать рублей
И там навсегда распрощаюсь
С фамилией прежней моей.
Козловым я был Александром,
А больше им быть не хочу.
Зовите Орловым Никандром,
За это я деньги плачу.
Быть может, с фамилией новой
Судьба моя станет иной,
И жизнь потечет по-иному,
Когда я вернуся домой.
Собака при виде меня не залает,
А только замашет хвостом,
И в жакте меня обласкает
Сердитый подлец управдом...
……………
Свершилось! Уже не Козлов я!
Меня называть Александром нельзя.
Меня поздравляют, желают здоровья
Родные мои и друзья.
Но что это значит? Откуда
На мне этот синий пиджак?
Зачем на подносе чужая посуда?
В бутылке зачем вместо водки коньяк?
Я в зеркало глянул стенное,
И в нём отразилось чужое лицо.
Я видел лицо негодяя,
Волос напомаженный ряд,
Печальные тусклые очи,
Холодный уверенный взгляд.
Тогда я ощупал себя, свои руки,
Я зубы свои сосчитал,
Потрогал суконные брюки —
И сам я себя не узнал.
Я крикнуть хотел — и не крикнул.
Заплакать хотел — и не смог.
«Привыкну, — сказал я, — привыкну!» —
Однако привыкнуть не мог.
Меня окружали привычные вещи,
И все их значения были зловещи.
Тоска моё сердце сжимала,
И мне же моя же нога угрожала.
Я шутки шутил! Оказалось,
Нельзя было этим шутить.
Сознанье моё разрывалось,
И мне не хотелося жить.
Я черного яду купил в магазине,
В карман положил пузырёк.
Я вышел оттуда шатаясь,
Ко лбу прижимая платок.
С последним коротким сигналом
Пробьет мой двенадцатый час.
Орлова не стало. Козлова не стало.
Друзья, помолитесь за нас!
1934
-
В этом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с поэтом и филологом Антоном Азаренковым одно из самых известных стихотворений Ольги Седаковой: посвящённое философу Франсуа Федье, это стихотворение может существовать на разных уровнях прочтения. От описания знаменитой скульптуры ангела на фасаде Реймсского собора мы переходим к разговору о том, какими ангелы предстают перед людьми в библейской, христианской, поэтической традициях, как можно сопоставить стихи Седаковой с поэзией Пушкина и Данте, как в «Ангеле Реймса» соотносятся монолог и диалог — и, наконец, можно ли определить, что такое обещанное ангелом невероятное счастье?
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
Ольга Седакова
«Ангел Реймса»
Франсуа Федье
Ты готов? —
улыбается этот ангел —
я спрашиваю, хотя знаю,
что ты несомненно готов:
ведь я говорю не кому-нибудь,
а тебе,
человеку, чьё сердце не переживет измены
земному твоему Королю,
которого здесь всенародно венчали,
и другому Владыке,
Царю Небес, нашему Агнцу,
умирающему в надежде,
что ты меня снова услышишь;
снова и снова,
как каждый вечер
имя моё вызванивают колоколами
здесь, в земле превосходной пшеницы
и светлого винограда,
и колос и гроздь
вбирают мой звук —
но всё-таки,
в этом розовом искрошенном камне,
поднимая руку,
отбитую на мировой войне,
всё-таки позволь мне напомнить:
ты готов?
к мору, гладу, трусу, пожару,
нашествию иноплеменных, движимому на ны гневу?
Всё это, несомненно, важно, но я не об этом.
Нет, я не об этом обязан напомнить.
Не за этим меня посылали.
Я говорю:
ты
готов
к невероятному счастью?
2003
-
В новом выпуске «Между строк» Лев Оборин разговаривает с поэтом, филологом, критиком Данилой Давыдовым о Ксении Некрасовой и одном из её знаковых стихотворений. Мы пробуем разобраться в мифе о «блаженной», «юродивой» Некрасовой, говорим о её поэтическом становлении, о сложности её ритмики, о космизме, наиве и аутсайдерстве в её текстах, о посвящённых ей стихах Слуцкого и Евтушенко. И ещё — о том, почему восхитительно живые и рельефные растения вокруг неродного дома для неё всегда остаются ближе, чем асфальт и бетон неродного города.
Над выпуском работали:Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
***
Дом, в котором я живу, —
полутерем,
полудом.
И ступень одним концом
погрузилась в прах времён.
На ступени меж расселин
фиолетовый лишайник.
И растет вокруг поляна,
и колодец между трав.
Звёздным небом у колодца
бочки полные стоят.
А я
приезжаю из Москвы
усталая.
Никак не привыкну
к бетонам,
асфальтам.
А здесь под ногами
и стебли и травы.
По скошенным травам
шла я недавно
и вдруг разглядела,
до этого раза
была как слепая
и мимо ходила.
А кто-то
до страшности щедрый
полотна созданий оставил:
одуванчика лист,
мысообразный и бледно-зелёный,
лежал на трёхлистнике
темно-зелёного клевера.
И от дикой моркови
перисто-хрупкие листья
чуть колыхались
на фоне жёлто-огнистой ромашки.
[конец 1930-х?]
-
К 160-летию Фёдора Сологуба: в этом выпуске «Между строк» Лев Оборин обсуждает с филологом Маргаритой Павловой одно из знаковых стихотворений поэта. Откуда у Сологуба взялась завороженность смертью, заставлявшая его вновь и вновь обращаться к разным граням этой темы? Как в стихах и прозе Сологуба действуют дети — живые и умершие, и как это связано с детством самого поэта? Правы ли критики, считавшие, что сологубовские рифмы слишком безыскусны?
Над выпуском работали:Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
***
Живы дети, только дети, —
Мы мертвы, давно мертвы.
Смерть шатается на свете
И махает, словно плетью,
Уплетённой туго сетью
Возле каждой головы.
Хоть и даст она отсрочку —
Год, неделю или ночь,
Но поставит всё же точку
И укатит в черной тачке,
Сотрясая в дикой скачке,
Из земного мира прочь.
Торопись дышать сильнее,
Жди — придёт и твой черёд.
Задыхайся, цепенея,
Леденея перед нею.
Срок пройдёт — подставишь шею,—
Ночь, неделя или год.
1897 или 1907 -
В январе вышел альбом «После России» — трибьют современных российских музыкантов поэтам «незамеченного поколения» — молодым авторам первой волны русской эмиграции. В этом выпуске «Между строк» Лев Оборин говорит с продюсером этого альбома, режиссёром Ромой Либеровым, о стихотворении Бориса Поплавского «Флаги» (на альбоме песню на это стихотворение исполнила группа Tequilajazzz). Почему те, кто пишет о Поплавском, всегда говорят о его поэтической генеалогии, что означает у него образ флага, как тема присутствия смерти за карнавалом жизни рифмуется с судьбой поэта?
Над выпуском работали:Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
Борис Поплавский
«Флаги»
В летний день над белым тротуаромФонари висели из бумаги.
Трубный голос шамкал над бульваром,
На больших шестах мечтали флаги.
Им казалось море близко где-то,
И по ним волна жары бежала,
Воздух спал, не видя снов как Лета,
Всех нас флагов осеняла жалость.
Им являлся остов корабельный,
Чёрный дым что отлетает нежно,
И молитва над волной безбрежной
Корабельной музыки в сочельник.
Быстрый взлет на мачту в океане,
Шум салютов, крик матросов чёрных,
И огромный спуск над якорями
В час паденья тела в ткани скорбной.
Первым блещет флаг над горизонтом
И под вспышки пушек бодро вьется
И последним тонет средь обломков
И ещё крылом о воду бьется.
Как душа, что покидает тело,
Как любовь моя к Тебе. Ответь!
Сколько раз Ты в летний день хотела
Завернуться в флаг и умереть.
1928
-
В этом выпуске Лев Оборин обсуждает с поэтом Сергеем Луговиком большое стихотворение Даниила Хармса «Сладострастная торговка» — прекрасный пример эротической лирики, в котором сходятся многие хармсовские мотивы и приёмы. Зачем сладострастная торговка приходит к хирургу: для любовного свидания или у неё в самом деле что-то болит? Почему от откровенных сексуальных сцен Хармс переходит к исполненным метафизической глубины пейзажам — и при чём здесь карты таро? Какие эротические фетиши и стереотипы можно встретить в его произведениях — и что вообще такое обэриутская эротика
Над выпуском работали:
Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана Цепкало
Даниил Хармс
«Сладострастная торговка»
Одна красивая торговка
с цветком в косе, в расцвете лет,
походкой лёгкой, гибко, ловко
вошла к хирургу в кабинет.
Хирург с торговки скинул платье;
увидя женские красы,
он заключил её в объятья
и засмеялся сквозь усы.
Его жена, Мария Львовна,
вбежала с криком «Караул!»,
и через полминуты ровно
хирурга в череп ранил стул.
Тогда торговка, в голом виде,
свой организм прикрыв рукой,
сказала вслух: «К такой обиде
я не привыкла…» Но какой
был дальше смысл её речей,
мы слышать это не могли,
журчало время как ручей,
темнело небо. И вдали
уже туманы шевелились
над сыном лет — простором степи
и в миг дожди проворно лились,
ломая гор стальные цепи.
Хирург сидел в своей качалке,
кусая ногти от досады.
Его жены волос мочалки
торчали грозно из засады,
и два блестящих глаза
его просверливали взглядом;
и, душу в день четыре раза
обдав сомненья черным ядом,
гасили в сердце страсти.
Сидел хирург уныл,
и половых приборов части
висели вниз, утратив прежний пыл.
А ты, прекрасная торговка,
блестя по-прежнему красой,
ковра касаясь утром ловко
своею ножкою босой,
стоишь у зеркала нагая.
А квартирант, подкравшись к двери,
увидеть в щель предполагая
твой организм, стоит. И звери
в его груди рычат проснувшись,
а ты, за ленточкой нагнувшись,
нарочно медлишь распрямиться.
У квартиранта сердце биться
перестает. Его подпорки,
в носки обутые, трясутся;
колени бьют в дверные створки;
а мысли бешено несутся;
и гаснет в небе солнца луч.
и над землёй сгущенье туч
свою работу совершает.
И гром большую колокольню
с ужасным треском сокрушает.
И главный колокол разбит.
А ты, несчастный, жертва страсти,
глядишь в замок. Прекрасен вид!
И половых приборов части
нагой торговки блещут влагой.
И ты, наполнив грудь отвагой,
вбегаешь в комнату с храпеньем
в носках бежишь и с нетерпеньем
рукой прорешку открываешь
и вместо речи — страшно лаешь.
Торговка ножки растворила,
ты на торговку быстро влез,
в твоей груди клокочет сила,
твоим ребром играет бес.
В твоих глазах летают мухи,
в ушах звенит орган любви,
и нежных ласк младые духи
играют в мяч в твоей крови.
И в растворенное окошко,
расправив плащ, влетает ночь.
и сквозь окно большая кошка,
поднявши хвост, уходит прочь.
1933
-
По случаю выхода в издательстве Corpus тома поэм Владимира Набокова (среди них есть и впервые публикуемые!) Лев Оборин решил поговорить с составителем этой книги набоковедом Андреем Бабиковым об одном из поздних набоковских стихотворений — «С серого севера». Написанное после того, как Набокову прислали фотографии усадьбы Рождествено, в которой он провёл свою молодость и которую был вынужден покинуть из-за эмиграции, это короткое стихотворение собирает в себе многие мотивы его творчества: ностальгию по детству и родным местам; восприятие России, превратившейся в Советский Союз; устройство человеческой памяти.
Над выпуском работали:Ведущий — Лев Оборин
Монтаж — Кирилл Кулаков, «Подкастерская»
Музыка — Сергей Дмитриев
Дизайн — Светлана ЦепкалоВладимир Набоков
«С серого севера»
С серого севера
вот пришли эти снимки.
Жизнь успела не все
погасить недоимки.
Знакомое дерево
вырастает из дымки.
Вот на Лугу шоссе.
Дом с колоннами. Оредежь.
Отовсюду почти
мне к себе до сих пор ещё
удалось бы пройти.
Так, бывало, купальщикам
на приморском песке
приносится мальчиком
кое-что в кулачке.
Всё, от камушка этого
с каймой фиолетовой
до стёклышка матово-
зеленоватого,
он приносит торжественно.
Вот это Батово.
Вот это Рожествено.
1967
- Mostrar mais
